Принесли к врачу солдата
только что из боя,
но уже в груди не бьётся
сердце молодое.

В нём застрял стальной осколок,
обожжённый, грубый.
И глаза бойца мутнеют,
и синеют губы.

Врач разрезал гимнастёрку,
разорвал рубашку,
врач увидел злую рану -
сердце нараспашку!

Сердце скользкое, живое,
сине-кровяное,
а ему мешает биться
остриё стальное...

Вынул врач живое сердце
из груди солдатской,
и глаза устлали слёзы
от печали братской.

Это было невозможно,
было безнадежно...
Врач держать его старался
бесконечно нежно.

Вынул он стальной осколок
нежною рукою
и зашил иглою рану,
тонкою такою...

И в ответ на нежность эту
под рукой забилось,
заходило в рёбрах сердце,
оказало милость.

Посвежели губы брата,
очи пояснели,
и задвигались живые
руки на шинели.

Но когда товарищ лекарь
кончил это дело,
у него глаза закрылись,
сердце онемело.

И врача не оказалось
рядом по соседству,
чтоб вернуть сердцебиенье
и второму сердцу.

И когда рассказ об этом
я услышал позже,
и моё в груди забилось
от великой дрожи.

Понял я, что нет на свете
выше, чем такое,
чем держать другое сердце
нежною рукою.

И пускай моё от боли
сердце разорвётся -
это в жизни, это в песне
творчеством зовётся.

1943