Эх, налей посошок, да зашей мой мешок –
На строку – по стежку, а на слова – по два шва.
И пусть сырая метель мелко вьёт канитель
И пеньковую пряжу плетёт в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади – срежь ударом копья.
Но гляди – на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьётся в ране ладья.

И запел алый ключ, закипел, забурлил,
Завертело ладью на весёлом ручье.
А я ещё посолил, рюмкой водки долил,
Размешал и поплыл в преисподнем белье.

Так плесни посошок, да затяни ремешок.
Богу, сыну и духу весло в колесо!
Пусть сырая метель мягко стелет постель,
И земля грязным пухом облепит лицо.

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком – оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки,
И дорогу штыком преградит часовой.

Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Но если хочешь – стихами грехи замолю.
Объясни – я люблю оттого, что болит,
Или это болит оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла – всё в расход, всё дотла,
Но кое-как запрягла и пошла на рысях!
Не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста, но ей не хватит креста
И соломенной веры в "спаси-сохрани".
Ведь святых на Руси – только знай выноси.
В этом высшая мера. Скоси-схорони.

Так что ты, брат, давай, пропускай, не дури!
Да постой-ка, сдаётся, и ты мне знаком...
Часовой всех времён улыбнётся: – Смотри!
И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок, да наливай посошок!
На строку – по глотку, а на слова – и все два.
И пусть сырая метель всё кроит белый шёлк,
Мелко вьёт канитель да плетёт кружева.