Что так тихо кричу, а вокруг пустота?
Сон от яви уже не могу отличить.
Эй, апостол, давай, закрывай ворота,
никого не впускай, на земле дай пожить.
Эту горечь тебе ни за что не понять,
там ведь в небе для вас херувимы поют.
Спрячь ключи от ворот, погоди отворять.
Ну зачем он вам там? Пусть другие войдут.
Но всё кончено. Крик оборвался,
спазмой сжатое горло немеет.
Мир проснулся и не разрыдался,
видно, мир безнадёжно болеет.

Что ж, помянем его, пусть наступит покой.
Мы устали рубцы до крови раздирать,
кулаками бить в грудь, захлебнувшись строкой,
а потом, похмелясь, всё по новой прощать,
Да и совесть смолчит, неуютно ей тут,
лишь заденет струну - испугавшись, замрёт.
Где-то музы оркестрами сводными лгут,
только совесть в набат, словно колокол, бьёт.
Перестроить охрипшую лиру
не хватило годов, слава Богу,
и надорванный голос по миру,
как войну, объявляет тревогу.

Все молчали, лишь струны не дали уснуть,
где же ваши слова, где же ваши дела?
В темноте задрожав, пробивали нам путь,
а поводырём нам наша совесть была.
Уже каждый слова для себя подобрал,
только рта не раскрыть и не выплюнуть их.
Но нашёлся чудак и за всех откричал,
и за всех отстрадал, да сорвался, затих.
Ах, как трудно болеть за Расею,
каждый крик - в сердце пуля шальная,
и рыдать, и смеяться над нею,
материться, шепча: "Дорогая!"

Как хотелось писать о любви, о весне,
о прозрачных мечтах с голубым кораблём...
Но когда в душах хворь - боль дрожит на струне.
Всё же морщась - не мёд - зелье горькое пьём.
Вот бы песню сложить, чтобы враз обо всём,
только сердце одно, да и жизнь коротка.
Почему ж, как струну, свои нервы мы рвём?
Знать, отступит болезнь, знать, цена велика.
Ах, как тошно от сладкой надежды,
век не наш - времена исцеленья.
Но меж прошлым и будущим между
в души брошены зёрна сомненья.

Мне бы зубы сомкнуть, закусить бы губу
до кровавых молитв, до вопросов немых,
бросить к чёрту дела да задуть в ту трубу,
созывая всех тех, кого нету в живых.
И - последний парад, и - по коням, вперед!
Пусть несётся в сердцах сумасшедшая рать,
а стрела своего супостата найдёт,
ведь ей право дано второй раз выбирать.
Не окончена времени повесть,
И ни племени нет, и ни рода.
Лишь на совесть зарытая Совесть -
На Ваганьково. Справа от входа.

1980