Я с детства был на редкость музыкальный мальчик,
Меня не портил ни коклюш, ни энурез.
Я, как никто, умел поставить нужный пальчик,
Когда брал ноту между ре и ре-диез.
Я помню точно день и час,
Когда в наш музыкальный класс
С трудом втащили инструмент моей мечты...    
Когда я в первый раз сыграл на контрабасе,
В соседнем классе окотилися коты.

Папаша мой имел по жизни два богатства:
Бочонок рома и роскошные усы.
Он, даже в стельку пьян, не уставал ругаться,
Когда я дёргал за любимые басы.
Суров и глух к моим мольбам,
Он запирал меня в чулан,
О, как в разлуке длились тягостно часы!..
И я удрал из дома вместе с контрабасом,
А у папаши с горя выпали усы.

Я не последним донжуаном слыл в оркестре,
Изрядно скроен и приятности не чужд.
Недаром фрейлина германской кронпринцессы
Сказала мне: «Майн херц, Вы есть майн гутен муж!»
Под вздохи пьяного кюре
Нас обвенчали в декабре,
Мы дали клятву жить в согласии весь век…
Я ей, как бог, всю ночь играл на контрабасе,
А поутру она сбежала в Кенигсберг.

Вот так и жил я, одинок и импозантен,
Так и тужил, питаясь музыкой одной.
Так и состарился от престо до пэзантэ,
Бродя по свету с контрабасом за спиной.
Когда ж, угрюмый и босой,
Ко мне пришёл мужик с косой
И молвил: «Пробил час, заканчивай "ля-ля"!»    
Сначала я сыграл ему на контрабасе,
А после в ящик он сыграл уж без меня.