Сухой, с лицом в крупных морщинах,
он лежал на жёсткой кровати и умирал.
И хотя солдату, а он был старым солдатом,
касаться смерти было не впервой, -
он умирал не так, как умирают на войне,
а медленно и одиноко.
За ним ухаживала дочь, уже немолодая женщина;
иногда заходили друзья... такие же старики.
От страха и тоски тянуло кричать, и он кричал,
потом успокаивался, и лежал обессиленный,
схаркивая кровью в таз.
В один из мартовских дней,
ему захотелось перебрать свой плотничий ящик.
Инструмент был как всегда чист
последней плотницкой чистотой
и, казалось, тёпел.
Вытаскивал и раскладывал поверх одеяла,
точно устраивал инструментальную выставку
падающему по комнате солнечному свету,
затем складывал всё на место —
аккуратно, неспешно.
Когда домой вернулась дочь, старик был мёртв.
Ящик с аккуратно уложенным инструментом,
по–прежнему, стоял около кровати.
Не хватало лишь киянки. Она лежала отдельно,
чуть посверкивая деревянным телом
в наступающих сумерках.
|