А водица той ночью на редкость была холодна,
И штормило изрядно, и не было видно ни зги.
Ни единой звезды в небесах, ни упругого дна.
Лишь солёные брызги в лицо, да заряды пурги.
Равнодушно следя, как в борта ударяет волна,
Из промокшей цигарки глотая удушливый дым,
Как бы сам про себя, бормотал пожилой старшина:
«Нам бы лишь уцепиться за край. А тогда поглядим.»

И пускай мне, быть может, сегодня никто не поверит,
Но во мне эта боль до последней черты не утихнет:
Сколько нас, вопреки всем законам ступивших на берег,
Позавидует тем, кто его никогда не достигнет!

Непроглядную мглу рассекли пулемётные трассы.
Ослепили нас белые лезвия прожекторов.
И обрушились тонны свинца на плоты и баркасы.
И стальные осколки вонзились в борта катеров.
Но уже уцепились за мокрые камни штрафбаты,
Хоть сырые бушлаты стремительно сковывал лёд.
И сквозь гул канонады и крепкого русского мата
Разобрать можно было одно только слово «вперёд!»

Клокотала вода под неистовой лавой стальною.
Правый борт заливало, навылет прошитый снарядом.
И холодное солнце вставало за нашей спиною.
И смотрел на него старшина немигающим взглядом.

Как-то так, незаметно, подкралась и круглая дата.
Жизнь умчалась вперёд, на обочину выбросив нас.
Но опять ветерок, вздыбив белую пыль Митридата,
Как полвека назад, мне слезу высекает из глаз.
А вокруг тишина, будто не было здесь поля брани.
Лишь у старого дота опять гомонят пацаны.
Только каждой весною земля, обнажив свои раны,
До сих пор из себя исторгает железо войны.

Где ж вы, братцы мои? Хоть один – отзовитесь из мрака!
Как живые, встают пред глазами знакомые лица...
Ах, как страшно бывает не только лишь перед атакой,
Но и годы спустя, когда всё это только приснится.

1995